Собачка меж полубогами и быками (SvobodaNews.ru, 2 июня 2006)
В конце 1980-х годов ленинградская рок-группа ТЕЛЕВИЗОР всерьез конкурировала с АЛИСОЙ или НАУТИЛУСОМ ПОМПИЛИУСОМ. И вдруг она снова выступает, уже не в Лужниках, а в маленьком зале Центрального дома художников – факт, который есть, по сути, ожившая история.
У колыбели ленинградского рок-клуба, как известно, стоял генерал Олег Калугин, а вот отходную этому воспитательному учреждению пропел в мае 1986-го Михаил Борзыкин со своей группой ТЕЛЕВИЗОР. Он демонстративно исполнил на официальном рок-клубовском фестивале “незалитованные”, то есть не прошедшие цензуру песни, – в этих песнях он навсегда запечатлел, что представлял собою этот самый рок-клуб, где “каскадеры на панели играют в Запад”.
Драка за билеты, полно народу.
Кто за кем и кто угодно.
Поэты, писатели, чиновники, торговцы
И просто обыватели в поисках попса.
В общем, мертвая среда – живые организмы.
И тусовка как высшая форма жизни.
Авангард на коленях, скупые меценаты
И снова унижение, как зарплата.
Но мы идем, идем все вместе
С теми, кто просто ворует песни,
С теми, кто днем дежурит на Невском,
А вечером слушает наши песни.
Борзыкин становится, пожалуй, самым радикальным из лидеров нашей несостоявшейся рок-революции. Он водил молодежь демонстрацией на Смольный задолго до того, как имена Анпилова с Новодворской стали что-то говорить российскому обывателю. Помню, как на всесоюзном фестивале в Подольске возле пульта разыгрывалось нечто вроде греческих рисунков на вазе: “Бой троянцев с ахейцами за оружие Патрокла”. Ахейцы с красными книжками выключали электричество на песне ТЕЛЕВИЗОРА “Твой папа – фашист”, а мы включали обратно. Но и среди своих Борзыкин вызывал противоречивые чувства. Музыканты, которые “демократически” голосовали в рок-клубе за запрет на выступления ТЕЛЕВИЗОРА, долго не могли простить Борзыкину свое собственное неприглядное поведение. Бесконечно пережевывалась тема, что ТЕЛЕВИЗОР-де занимается не музыкой, а политической пропагандой, хотя мало было в стране таких сыгранных групп, и при внимательном прослушивании самых экстремистских песен обнаруживались нюансы, которые совершенно не вписывались в жанр политической пропаганды. Песня “Три-четыре гада”, вроде бы, антиправительственная вариация на тему евангельского сюжета о бесах, вселившихся в свиней, заканчивается в первом лице: “пойдем на дно... мы пойдем на дно”. То же и с другим их хитом перестроечной эпохи:
Есть идеи, покрытые пылью,
Есть – одетые в сталь,
Что в них – не так уж важно.
Гораздо важнее – кто за ними встал.
Не говори мне о том, что он добр.
Не говори мне о том, что он любит свободу,
Я видел его глаза – их трудно любить.
А твоя любовь – это страх.
Ты боишься попасть в число неугодных,
Ты знаешь: он может прогнать, он может убить.
Твой папа – фашист.
Мой папа – фашист.
Наш папа – фашист.
Не смотри на меня так...
“Мой папа – фашист”, “наш папа – фашист” и в конце “не смотри на меня так” – не угроза, а нечто вроде “не бей меня”. Это я цитирую отчет о концерте памяти Башлачева в Лужниках, Марины Тимашевой и Александра Соколянского, где про Борзыкина еще сказано так: “изысканный атлет-иппохондрик... Казался бы красавцем, если бы не застывшее на лице выражение брезгливого испуга. “Зубная боль в сердце” – это о нем, закручивающем тело в судорожные пируэты и отшатывающемся от осаждающих его невидимок”.
Группа ТЕЛЕВИЗОР очень хорошо показывает, в чем принципиальное отличие между демократами 80-х годов и 90-х, между эпохами Горбачева и Ельцина, то самое принципиальное отличие, которое, к сожалению, игнорирует Максим Кантор в своем романе-трактате “Учитель рисования”.
В 1990-е Борзыкин отказался участвовать в крысиных гонках и конвертировать свое диссидентство в зеленую валюту. Все годы “Духовного Возрождения” прозябал где-то в стороне. Среди “населения”, а не среди “бомонда”. И оттуда передавал ехидные приветы своему бывшему учителю Гребенщикову. Песня называется двояко: “Повезло” и “Пронесло”.
Прошло-то всего лет двадцать,
И не надо считать морщины,
Ну, зачем же вы в мудрые старцы,
В настоящие вышли мужчины?
Понимаю – детей кормить надо,
И денег не бывает много.
Но зачем же потакать стаду,
Зачем же играть в Бога?
А мне повезло, я недобрый,
И, слава Богу, не гуру,
И героический образ
Не сожрал мою злую натуру,
И можно не выть с волками
О душе такой чуткой и тонкой,
А между быками и полубогами
Бездомной трусить собачонкой.
И весной 2006-го Борзыкин притрусил в Дом Художника (маленький, но исключительно удобный зал) с новым составом ТЕЛЕВИЗОРА: гитарист Сергей Сивицкий и на ударных – Сергей Русанов.
Честно говоря, не ожидал, что когда-нибудь в этой жизни попаду на то, что 20 лет назад называли рок-концертом. Программа жесткая и мрачная – настроением похожа на панк, только без мата, натужного фекального эпатажа, на трезвую голову и с качественными текстами. Юные лица в амфитеатре. Но хорошо знакомая полосатая куртка, в которой выходит к микрофону вокалист. И полузабытое ощущение: как бы всех не забрали.
Есть дурацкое словосочетание “молодежная культура”, будто бы культура человечества обновляется каждые 10 лет как обстановка в квартире у тупого мажора, который выбрасывает стол и шкаф, потому что в глянцевом журнале написали: немодненькие. Но если в этой молодежной культуре и в самом ярком ее воплощении – рок-музыке – присутствовал какой-то смысл, он состоял именно в нон-конформизме, в стихийном сопротивлении молодых тому, что им навязывается сверху. Нередко этот мотив зашкаливал, вырождался в самопародию типа “я убрал, но не прекратил”, но, все-таки, в основе лежало здоровое, необходимое для общественного развития стремление к обновлению. Потому-то вдвойне убогое впечатление производит нынешняя “молодежность”, спускаемая из высоких кабинетов: на тебе, деточка, вот это твоя культура, глянцевый суррогат, насквозь пропитанный конформизмом. Я долго ждал, появится ли среди людей с электрогитарами, называющих себя рок-музыкантами, кто-нибудь, кто с гордостью скажет о себе: нет денег. Бросит вызов нынешней партийно-воспитательной работе: представлениям, что о человеке можно судить по количеству денег, что смысл жизни в бесконечном самоублажении.
Хотел к случаю привести известное поучение Конфуция на ту же тему благородной бедности, но случайно попался текст Афзаладдина Хакани Ширвани, 12-й век: “Ты беден сам, и бедным всем иди служи, как надлежит, ведь солнце наго – а нагим одежды теплые дарит”.
Нет денег на старых друзей,
На водку, на портвейн, на ночные бденья,
На новых знакомых – счастливых людей,
Совсем нет денег.
Нет денег на чистую любовь,
На цветы, на романтику, на увлеченья,
На ласку, на мир с тобой,
Да и на грязь-то нет денег.
Нет денег на гавайское солнце,
На индийские храмы, на китайские стены,
На тихий свой угол вдали от тусовок,
На одиночество нет денег.
Это факты, это не жалоба –
Мир всегда принадлежал жлобам.
Просто он устроен так –
Кабак да зона, зона да кабак.
Не дать себя укатать
Спортивным штанам, ларьковым мечтам...
Война здесь не нужна –
Просто взять и послать этот мир на...
И думать о вечном...
Далеко не все в программе Борзыкина вызывает безоговорочное одобрение. Мне может не нравиться общий гностический подход к мирозданию: “эта планета для виноватых, а другого ада нет”, то есть: материальный мир – это и есть ад, а сверху, может быть, скрывается нечто иное, слабым разумом голых обезьянок непознаваемое и неназываемое. Гностики сейчас в моде (после шумной презентации одного из гностических Евангелий). Еще что не нравится у Борзыкина – нарочитая резкость отдельных формулировок. Но это его подход и его резкость, а не заказ конкурирующей фирмы. Он смотрит на наши игры в купи-продай, на наших “князей и вельмож” оттуда, откуда лица и партийности трудноразличимы. Волхвы не боятся могучих владык. Собственно, это и есть позиция настоящего рок-музыканта, позиция шамана или пророка. Я вдруг осознал, что старая песня “Папа фашист” – не столько “политика” (как эту песню всегда понимали), сколько вольный диалог с евангелистом Лукой. То место, где дьявол с гордостью сообщает, что “слава всех царств земных” предана ему (глава 4). Программа ТЕЛЕВИЗОРА – вполне кощунственная с точки зрения профессиональных священнослужителей – по сути ближе всего к религиозному искусству. Если под религией понимать не воинствующую этнографию, а отношения человека с абсолютом.
Звездная пыль столбом.
Нечем почти дышать.
О чем задумался, Бог?
Давай поговорим по душам.
Я из грешных твоих сынов,
Которым свобода дана.
Скажи, если нет у тебя грехов,
Откуда им взяться у нас?
“Не убий”, если книги не лгут.
Ты меня, дурака, прости.
Если ты не убьешь, то тебя убьют.
Так везде, от молекул до птиц...
А какой в песне “Алла Борисна” роскошный выход из разухабистой пародии (ее-то, в принципе, мог бы сочинить любой, кто не боится за свое место в шоу-бизнесе), из кафе-шантана – в марш, которым слушателя впечатывают в реальность, совсем не веселую. Финальные слова: “Вот она, наша самобытность! Я вас научу патриотизму!” И сразу все становится на свои места. Погонные километры разглагольствований про какую-то особую “духовность”, которой мы отличаемся от прочих народов. Зато есть другое: “Остается то, что не продается”.
Я не доктор, чтобы лечить,
И меня не излечишь ты,
Не осталось почти причин
Для праведной хрипоты.
И незачем больше гадать,
Куда мы вместе идем.
Там, где пасутся стада,
Истина не растет.
Если телефон молчит,
Незачем себя винить,
Ты стал немного ближе к Богу,
Чем они...
Илья СМИРНОВ
